Мы писали о шоке и остром стрессе первых недель войны, об истощении и эмоциональной усталости, а также о проблемах вынужденной эмиграции. Сейчас мы хотим выяснить, какие психологические состояния переживают украинцы на 8–10 месяце войны.
Мы спросили психотерапевток Тритфилд, какая тема или темы стали центральными в их практике в этот период? С какими запросами и состояниями приходят клиенты и каким образом идет психотерапевтическая работа с этими состояниями?
Отвечает психотерапевтка Мария Макуха
На первых этапах войны среди моих клиентов и знакомых была заметна повышенная мобилизованность, сплоченность, готовность быстро принимать непростые решения, действовать как команда, даже если отношения на момент войны были в состоянии кризиса или подходили к логическому завершению.
Помните мем о том, что пока в россии женщины сливают военкоматам данные своих бывших, в Украине две бывшие сбрасываются своему «экс» на теплак и броник, а потом вместе помогают его жене с детьми уехать в безопасное место? Подтверждаю, мем очень жизненный.
Запросов об отношениях звучало довольно мало. Психические ресурсы шли на то, чтобы совладать со стрессом, на постоянный мониторинг новостей, решение чисто практических задач по выживанию и безопасности для себя и близких, и на то, чтобы делать что угодно, лишь бы справиться с собственной тревогой и бессилием и почувствовать хоть какой-то контроль над ситуацией: донатить, волонтерить, собирать средства на нужды ближних и дальних. Любые более-менее удовлетворительные отношения воспринимались как спасательный круг, за который можно уцепиться, чтобы как-то пережить шторм. И в этом смысле подвергать сомнениям или анализу то, что хоть как-то работает, было не время.
Сейчас с начала войны прошло 9 месяцев. Будущее не стало значительно более определенным, планировать будущее не стало легче. Однако первые волны истощения удалось пережить, более или менее найти равновесие. Пришло принятие того, что спринт в «две-три недели»— это уже длительный марафон с довольно размытым горизонтом. И мы уже научились жить в таком режиме, овладевая хроническим стрессом, сформировали определенный ритм повседневных дел, поддерживающий шаткую веру в завтрашний день (даже при наличии непоколебимой веры в победу).
За 9 месяцев можно многое в себе выносить: осознать, как я хочу жить дальше и как точно не хочу, выкристаллизовать новую жизненную философию, сформулировать требования и претензии к партнеру: а значит, появились новые запросы на терапию, в частности — на парную.
Среди популярных сюжетов, которые клиенты приносят в последнее время в терапию, я могу сейчас выделить следующие:
«Еще один шанс»
Бывает так, что накануне войны всё указывало на то, что отношения исчерпали себя. При этом внезапная угрожающая ситуация подтолкнула партнеров объединить усилия, чтобы спастись из опасной ситуации или помочь другим, пройдя вместе ряд испытаний. На волне адреналина угасшие чувства вспыхнули новыми красками. Нередко так случается из-за регресса, откатывания на фоне стресса на более ранний этап развития, когда личные границы плывут и мы готовы полностью раствориться в другом. Через некоторое время после этого наступает «похмелье» от встречи с «теми же граблями». По моему мнению, это одна из причин высокой статистики разрывов отношений во время войны. Итак, в этот период в терапии актуализируется запрос на работу с эмоциональной зависимостью, осознанием собственных границ и потребностей для осуществления более зрелых выборов.
«Параллельные миры»
Часть украинских женщин выехали за границу и уже довольно длительное время поддерживают отношения на расстоянии, параллельно проходя процессы адаптации в другой стране. При этом ощущение ежедневной опасности отходит на задний план, появляется больше свободного времени, чтобы прокручивать в памяти определенные воспоминания, семейные ситуации. Такие воспоминания могут вызывать нежность и тепло, подсвечивать положительные стороны партнера. Или же на поверхность сознания могут подступать давние обиды, особенно если партнер долго не выходит на связь. Эмоциональный маятник может раскачиваться от идеализации партнера до полного обесценивания и неверия в перспективы отношений. Ситуацию осложняет то, что нет возможности проговаривать свои переживания с партнером по мере их возникновения, что может вести к накоплению непростых эмоций и их выплескиванию в любой удобный, но не всегда уместный момент. Партнер в это время живет в совершенно другой действительности и занимается другими насущными вопросами, такими как блэкауты, воздушные тревоги и финансовая нестабильность. Общение происходит из разных точек реальности и встречи не происходит, зато партнеры могут чувствовать тотальный «дисконект»: он/она меня не слышит и не понимает.
Парная терапия помогает здесь услышать друг друга, поделиться своей болью с партнером, не атакуя его/ее при этом, разглядеть ту часть общей реальности, которая временно оказалась в слепой зоне.
«Деловой подход»
В условиях неопределенности возникает соблазн пытаться взять под контроль всё, что находится в зоне досягаемости (в том числе и партнера). Быстро и окончательно «порешать» всё, что можно и нельзя, на фоне тревоги что-то упустить (fear of missing out). Коммуникация здесь сводится к тому, чтобы выдать инструкцию к действиям и злиться, что результат не такой или не очень быстро достигается. Как следствие этого — упреки, конфликты, «ты не замечаешь, что я делаю», «ты не заботишься о том, что для меня важно» и т.д. Когда есть тревога и чувство вины — растет давление внутри, которое хочется на кого-то выместить, надавить на того, кто ближе. Так в семье, переехавшей с оккупированных территорий, может возникать эмоциональное напряжение из-за того, что муж требует от всех членов семьи сразу и бесповоротно перейти на украинский, для жены и детей это воспринимается как непрерывное давление, а ситуация нарушения безопасности и непрерывная критика не способствуют решению когнитивных задач и освоению новых навыков.
Девушка постоянно упрекает своего парня за то, что он не придерживается ее завышенных стандартов порядка в доме. Четкий, предсказуемый порядок для нее — это то, что дает ощущение безопасности и стабильности. Он же хочет чувствовать себя дома свободно и расслабленно. Непрерывная череда бытовых ссор отравляет в целом хорошие, близкие отношения. Общение становится напряженным, функциональным, появляется недостаток столь необходимого эмоционального тепла, уровень кортизола (гормона стресса) взлетает до небес, а окситоцина (гормона нежности, близости, являющегося антидотом кортизола) — падает ниже плинтуса.
Здесь важно помочь «контролеру» осознать собственные переживания: тревогу, чувство вины, навязчивое желание быстро навести во всем порядок — то ли в стране, то ли в доме. Что его/ее действия никак не связаны с достижением стоящих за ними потребностей. Как сильно ни муштруй свою жену: это не поможет быстрее выгнать оккупантов из родного города и вернуть разрушенный дом, а вот сделать семейную жизнь полностью невыносимой — вполне может.
«Варежка»
Переезд в другой город или страну нередко связано с ухудшением привычных бытовых условий и необходимостью более плотного проживания с другими родственниками.
Этот сюжет затрагивает также тех клиентов, которые уже не первый год живут в других странах. Многие приютили своих родственников, чаще всего родителей. Это естественным образом выливается в ряд бытовых конфликтов. Отдельного внимания заслуживает тема взаимоотношений взрослых женщин со своими мамами, с которыми им после длительного промежутка времени снова приходится жить под одной крышей. Очень триггерной является тема разногласий по поводу подхода к воспитанию детей и манипуляций чувством вины и стыда. На этом фоне у взрослых поднимаются в памяти многочисленные травматические истории из детства, вплоть до появления физических симптомов и депрессивных состояний.
Здесь пригодится знание методов работы с травмой и закономерностей созависимых отношений. В частности, фокус работы может быть на том, чтобы принять агрессивные чувства и направить их на поиск конструктивных форм построения собственных границ.
Конечно, перечень тем работы может быть значительно шире. Но здесь я описала наиболее типичные, с которыми приходится работать в последние месяцы.
Вас может заинтересовать: Оксана Истомина Гербер. Психологический кризис. Что важно знать и как себя поддержать
Отвечает психотерапевтка Анна Собчак
Запросы клиентов в последнее время очень изменились. Если раньше я работала больше с такими запросами, как созависимые или деструктивные отношения, развод, самооценка, цели и другие вопросы «мирного» и «здорового» времени, то сейчас я бы объединила все запросы так — «Состояния на грани ярости и бессилия».
Клиенты переживают большой стресс, дистресс, тревожность за настоящее, будущее, за детей, за знакомых, за страну, за ребят на фронте... Тревожность охватывает все сферы жизни. Под руку с ней идет лютая ненависть, злость и отвращение к врагу. Это побуждает к животной реакции — бежать, бить, спасать и спасаться, помогать, поддерживать — делать что угодно. Весь этот коктейль эмоций, действий или отсутствия действий, который невозможно охватить обычному человеку, ко всему прочему рождает еще и бессилие... Потому что мы действительно не можем охватить всё, что хотели бы. Не можем помочь всем, кому это нужно, не можем поддержать всех, кто нуждается, мы не можем... И это важно понять. И когда бессилие становится невыносимым, люди начинают искать помощи у нас, психологов.
Клиенты намного чаще стали обращаться с запросом о панических атаках. Многие впервые в жизни столкнулись с этим симптомом, и это пугает людей. Постоянно провожу психоэдукационные сессии, где объясняю клиентам механизмы травмы, кризисных состояний, ПТСР, объясняю, как работает мозг, как реагирует на стрессы, опасность. Обучаю простым методам самопомощи, упражнениям на заземление и стабилизационным действиям.
Понемногу нам, психологам, удается нормализовать состояния людей. Да, еще далеко до спокойной, привычной жизни, но на уровне рутинного существования, краткосрочного планирования и простых вопросов, всё же клиенты пытаются привыкнуть к тому, что имеют.
Также не имели психологи такого количества запросов относительно горевания об утрате. Это очень тяжелая тема, и не каждый специалист с ней справится. Утратой пронизано всё наше настоящее — потеря близких, потеря жилья, потеря бизнеса, потеря надежд и будущего, потеря смыслов и опор, потеря идентичности. Мы должны вместе пройти через это.
Действительно, у нас не было столько узких специалистов, имеющих опыт работы с теми запросами, которые появились во время войны, нам было очень трудно. Но, благодаря иностранным коллегам, которые предоставили много бесплатных возможностей обучения, после 9 месяцев войны профессиональное сообщество пополнилось профессионалами как в военной психологии, так и в кризисной. Поэтому сейчас мы готовы помогать, поддерживать, «оживлять» нашу нацию, потому что ей так много еще предстоит сделать.
Отвечает психотерапевтка Анна Зотова-Голуб
Девять месяцев мы живем, боремся, приспосабливаемся и, несмотря ни на что, пытаемся сохранять качество жизни, насколько это возможно. Это ситуация тотального кризиса, как в том, что связано непосредственно с военными действиями, так и в самых обычных делах. Довоенные способы не работают практически ни в одной сфере. Это огромные нагрузки на психику, и конечно, это отражается на процессах и темах в кабинете психотерапевта. Рассматривая сейчас свою практику, я замечаю, что мои клиенты проживают войну по хорошо всем известным этапам проживания утраты. На всякий случай, напомню: шок, отрицание, торг (ярость/бессилие), депрессия, принятие.
Сразу хочу оговориться, что всё очень индивидуально, и чем дальше от исходного события, тем больше различий в способах справляться, всё больше проступают профили самих проживающих, но тем не менее, общая тенденция для меня заметна.
На мой взгляд, 24 февраля все мы одномоментно и безвозвратно утратили самое важное и главное. Я специально не называю ЭТО одним словом, потому что каждый человек назовет свое. Для кого-то это была безопасность, для кого-то — свобода, для кого-то связь — с близкими людьми или смерть этих людей. Вариантов может быть множество. Очевидно одно — предыдущая картина мира перестала работать.
И вот с этой утраты начались этапы ее проживания, со своей скоростью и при разных условиях объективной реальности, с теми или иными особенностями, но факт остается фактом — динамика есть, и это хорошо.
Хочу заметить также, что движение это не линейно, оно идет накатами/откатами, иногда по несколько раз возвращаясь на одно и то же место, иногда надолго уходя в сторону, а часто и замирая в одной точке.
Сложно судить о процессе, пока он не завершен, так мы еще не жили, у нас нет никаких готовых схем и способов. Всё, что остается, — это делать шаг и прислушиваться прямо «в режиме онлайн». Ни подготовиться, ни просчитать в большинстве случаев не удается. И эта ситуация, конечно, вызывает много разных чувств, по которым я, собственно, и могу судить о процессах, происходящих с моими клиентами.
На сегодняшний день я наблюдаю переход из фазы торга в фазу депрессии. На мой взгляд, этому способствует и дефицит сил, ресурсов, идей и всего того, что помогало нам выжить в первое время. И реально усложняющаяся задача бытового выживания. И тот факт, что мы адаптируемся, а значит, уровень гормонов стресса снижается и вся система переходит в режим сохранения и накопления растраченных запасов.
Всё чаще в терапии звучат темы апатии, отсутствия желаний, безнадежности и усталости от жизни. Они нормальны для этого периода, который идет своим чередом и обязательно исчерпает себя.
Мне хочется рассказать об отягчающих факторах. Процесс сильно усложняется и буксует, когда к вышеперечисленному добавляется стыд и/или вина за то, что человек всё это чувствует. Когда люди начинают сравнивать себя с теми, кому сейчас реально хуже, и переживать себя на их фоне всякими «не»: ненормальными, недееспособными, нечестными и т.д.
Думаю, в основе такого явления лежит давний способ насильственной мотивации, часто используемый еще в детстве. Когда за любые неодобряемые переживания нам грозили отвержение и изоляция. Когда чувствовать себя нефункциональным было не только дискомфортно, но и реально опасно. Когда вместо поддержки и заботы мы получали усугубление ситуации в виде изоляции.
Вот и получается, что любое снижение качества функционирования вызывает приступ тревоги, а она, в свою очередь, привычным способом начинает искать причины в себе.
Вот такого рода ситуаций много в моей практике на девятом месяце войны. Когда страдающие, обессиленные люди корят себя за то, что недостаточно сильно страдают. Причем ясно осознают, что усугубление их ситуации никак не поможет тем, у кого она хуже. Однако, не находя способов облегчить жизнь другим, раз за разом нападают сами на себя.
Что я как психотерапевт делаю при такой картине? Принимаю и разделяю, всеми доступными мне способами разрешаю всем процессам идти естественным образом. Пусть не надолго, хоть на 50 минут раз в неделю, но постоять на твердой почве с ощущением собственной нормальности. Это оказывается очень эффективно и зачастую открывает доступ к совсем новым ресурсам, которые ранее были раскритикованы и отброшены.
Если клиент и до войны регулировал себя через вину и стыд, сейчас есть возможность «зайти» через эти чувства в те давние травматический истории, которые такой способ выработали. И тогда есть возможность переосмыслить, пережить их заново, найти лучшие, более бережные варианты.
В общем, на сегодня моя работа с клиентами представляет собой процесс постоянного поиска точки равновесия между внутренним и внешним, между реальными острыми задачами и теми, что можно отложить, временем на расслабление и временем на мобилизацию сил.
Поиск баланса и регулярное напоминание об изменчивости — вот как бы я сейчас описала основную часть моей психотерапевтической практики.
Вас может заинтересовать: Эмоциональная усталость во время войны. Рубрика: Психологи не дают советов
Отвечает психотерапевтка Елена Белова
Уже десятый месяц продолжается полномасштабное вторжение рф в Украину. И если сначала мы все столкнулись с шоком, сильным страхом перед неизвестностью и растерянностью, то сейчас ситуация хотя и до сих пор тяжелая, а иногда и сложнее (например, в элементарном бытовом плане с отключениями электроэнергии, отсутствием коммуникаций, необходимостью приспосабливаться всё к большим и большим ограничениям), — ситуация всё же более ясная. Уже понятно, условно говоря, что такое война, как это происходит и примерно какие имеет последствия. А главное, оказывается, в условиях войны жизнь не становится на паузу. Что бы ни происходило, отношения строятся, заканчиваются, рождаются дети, люди находят работу, теряют, ищут, мигрируют... Жизнь продолжается, поэтому и запросы на терапию в большинстве своем остаются жизненными. Но на фоне потерь и угроз вокруг звучат более остро, переживания ярче, будто на грани «всё или ничего». К тому же, сказывается и длительность стресса — истощение и выгорание становятся центральными темами работы. Это характерно и для тех, кто находится в Украине, и для тех, кто вынужденно оказался за ее пределами.
Стоит себе напоминать, что война — это очень изнурительный и травмирующий процесс, каким бы сильным себя человек ни считал, где бы ни находился (в эпицентре боевых действий или где-то далеко). Наблюдение за насилием травмирует не меньше, чем непосредственное участие в нем. Сейчас мы все адаптируемся к ненормальным для людей условиям жизни, так не должно быть. Сохраняя эту, казалось бы очевидную, мысль, мы сохраняем смысл для борьбы и свободы и не создаем условий для привыкания к насилию.
Психотерапия сейчас направлена на психоэдукацию (то есть объяснение) и валидацию переживаний клиентов (то есть на помощь в определении и осознании человеком своего психоэмоционального состояния, тех эмоций и чувств, которые возникают на данный момент). Что, например, ярость, ненависть и желание смерти или даже радость от новостей о смерти врага являются нормой и защитным механизмом психики, который помогает пережить войну и выстоять, и не являются признаком плохого человека. Что усталость и истощение также являются нормальными, и каждый, кто переживает это состояние, требует понимания, внимания и заботы (прежде всего, лично от себя). А апатичное или депрессивное состояние, когда ничего не хочется, нет энергии, не хватает сил на привычные вещи, потеря смысла являются естественными и ожидаемыми этапами проживания войны. Многие из нас сначала не верили в масштабное развитие событий, потом надеялись на быстрое завершение без больших потерь, но обещанные 2-3 недели затянулись почти на год и неизвестно, сколько еще будут продолжаться. Кроме того, зимний период почти без солнечного света, а для тех, кто остается в Украине, сейчас и без света в домах, сам по себе настраивает на депрессивные переживания. Здесь еще и новогодние праздники напоминают о подведении итогов года, а в социальных сетях всё меньше вспоминают войну, всё больше постят улыбки, еду и котиков, что как-то не укладывается в голове и как бы ставит под сомнение личные болезненные переживания... И это очень тяжелый период, который стоит проходить с поддержкой.
Психотерапия на этом этапе помогает разобрать хаотичность переживаний, объяснить их, сделать ревизию потерь и возможностей. Речь идет не только об очевидных потерях близких, имущества, это также о разрушенных или утраченных отношениях, о будущем, которое никогда не сбудется, о прошлом, которое теперь приобрело как бы другой смысл, о желаниях и планах, которые уже не реализуются. Это всё о горе и понимании своих ограничений здесь и сейчас. И этот этап очень важен. Помните, как в мультфильме «Головоломка» все хотели избавиться от Печали, а в конце увидели ее важность и необходимость для того, чтобы маленькая героиня истории смогла пережить горе от переезда и потери прошлого и начать жизнь на новом месте? Горевание и осознание ограничений, с которыми сталкивается человек, дают опору для построения нового этапа жизни, поиска возможностей для роста и дальнейшей адаптации. Это болезненно. А боль всегда легче переносить, когда кто-то держит за руку.
