«А это нормально, если мой терапевт сказал, что...?» О том, где находится «норма» в терапии

Один из очень частых вопросов в инстаграме Тритфилд начинается с фразы «А это нормально, если мой терапевт...?» Дальше, к счастью, ничего особенно страшного не следует: обычно там неоднозначная формулировка, которую в зависимости от контекста можно считать чем угодно. Можно сказать, что это глубокое и остроумное замечание, которое дает новый взгляд на ситуацию, а под другим ракурсом можно назвать это обесцениванием или неудачной шуткой. Смотря, кто, кому, как и в какой ситуации это говорит. Меня эти вопросы неизменно ставят в тупик, потому что с одной стороны, я не готова судить действия чужих психотерапевтов. С другой, мне правда интересно найти закономерности и помочь людям разобраться. Так что я не сдаюсь и надеюсь дать «вид сверху», какой-то алгоритм для выяснения, нормально ли абстрактное «это» или все-таки не очень.

Кто и что определяет «норму» внутри психотерапевтического процесса

Первое, что интуитивно хочется сделать, — сразу отбросить всякую жесть, которая точно не нормальна. Например, терапевт не может попросить у вас денег в долг. Не может уговаривать вас устроить его родственника в ваш бизнес.

Любопытно, что даже когда я пытаюсь сформулировать и перечислить «явно ненормальное», в голове возникает много нюансов. Как минимум, есть разные направления, разные подходы, разные страны, разные состояния клиентов. Может ли терапевт встретиться с клиентом вне кабинета или онлайн сервиса, вот просто на улице, в кафе, в торговом центре? Ну нет, не может. В то же время я смотрела лекцию Пола Гилберта (британского психолога, работающего в поведенческом направлении Compassion-Focused Therapy, CFT), где он упоминает, что ездил в торговый центр с клиенткой, которая долгое время страдала от агорафобии и социальной тревожности. То есть у клиентки начинался жуткий приступ паники каждый раз, когда она пыталась выйти из дома. В итоге Пол после цикла консультаций сопровождал ее в этот самый торговый центр в качестве поддержки при при проживании тревоги. В КПТ это называется экспозиционной терапией: когда вам предлагают потрогать паука при арахнофобии, посмотреть видео, снятое с огромной высоты, если вы боитесь высоты. Или вот поехать в торговый центр, которого вы так боитесь. В Украине, насколько я знаю, такое сопровождение в ситуациях экспозиционной терапии при фобиях не особо популярно и выглядит скорее необычно. Но он точно не запрещен и вполне нормален в рамках своей методики.

Или вот пример: если бы мой терапевт начал оперировать понятиями бога или кармы, я была бы очень удивлена. Во-первых, я далека от таких концепций, во-вторых, терапевт как бы не транслирует свои религиозные убеждения или мировоззрения. С другой стороны, можно предположить, что упоминания «кармы» в общении с глубоко религиозным клиентом будет вполне осмысленным «переходом на язык клиента», попыткой донести какие-то идеи через понятные и близкие человеку метафоры.

Таких исключений и особых случаев набирается немало. И отсюда вытекает закономерный вопрос: а кто вообще определяет «нормальность» и «ненормальность» какой-то терапевтической ситуации?

Я рискну предположить, что это определяется несколькими факторами:

• направление и метод работы;
• этический кодекс конкретной ассоциации психотерапии;
• цели терапевта и контекст;
• субъективные ощущения клиента.

При этом понять, в какой пропорции действуют эти факторы, — отдельная непростая задача.

Самораскрытие терапевта и «истории из жизни»

Классический психоанализ предполагает, что терапевт минимально рассказывает о себе и своей личной жизни. Психоаналитик не будет пересказывать в лицах свою ссору с сестрой, чтобы привести пример семейного конфликта. Гештальт или КПТ намного более открыты. Например, я (как клиентка интегративного подхода из КПТ и схема-терапии) знаю какие-то ситуации из личного опыта своего терапевта и могу с уверенностью сказать, что это имеет хороший терапевтический эффект, а не просто проходит в категории «поболтали, поделились историями из жизни». От моих знакомых мне приходилось слышать мнение «Ну и зачем мне терапевтка рассказывает о своей семье?! Почему мы говорим о ее опыте, а не моем?!» И возможно, в том контексте, в тех отношениях, на том этапе терапии это и правда не подходит. У меня реакция примерно противоположная: «Ага... Если человек при вот таких непростых вводных смог получить вот такой устойчивый результат в плане личных границ, стабильных отношений в семье, внутреннего равновесия, — так и я, значит, тоже смогу! Очень круто, вдохновляет!».

Важно, с какой целью происходит этот процесс самораскрытия (то есть рассказ о личном опыте терапевта). Если это «Ага, вот еще был у меня случай...», не сопровождается никакой терапевтической целью и похоже на выпадание в обычный бытовой диалог — это может вызывать вопросы. Самое важное, что клиент всегда может спросить, почему терапевт рассказал ту или иную историю, какую он видит параллель между своим опытом и опытом клиента и что на самом деле имеет в виду.

ФОТО2

Обсуждение терапевтических отношений

Кроме примеров из жизни, есть еще обсуждение самих терапевтических отношений. С одной стороны, терапевт не вываливает на клиента свои чувства и переживания, — для этого у него есть супервизия и личная терапия. С другой стороны, можно представить себе ситуацию, когда обратная связь от терапевта будет нужна и полезна. Например, фраза «Мне неприятно и обидно, когда вы так говорите», сказанная терапевтом в ответ на явную грубость и оскорбления, может дать клиенту представление о том, каким его видят и воспринимают другие — дать «зеркало», которое покажет, что клиент может ранить, задевать и отталкивать от себя других, сам того не замечая и не понимая. Тут открывается огромное поле нюансов. Лично у меня есть не очень хорошая привычка немедленно «включаться» в чужие переживания, иногда взваливая на себя ответственность за то, что кому-то грустно, скучно или еще как-то не так. Поэтому я искренне радуюсь, что лично моя терапия — пространство, свободное от необходимости мониторить переживания и реакции терапевта. Я смогла поверить, что какие бы сложные чувства ни возникли у моего терапевта, он как-то разберется с ними без меня, — а я могу немного расслабиться, а иногда даже «впасть в детство», выражая «нерациональные» суждения, капризничая или возмущаясь «на ровном месте». И никто не будет призывать меня собраться или грузить своими ответными чувствами. Лично для меня это большой ресурс и большое облегчение. Но это частный случай. Я знаю и примеры, в которых прямой и подробный рассказ об эмоциях терапевта во время сессии воспринимался клиенткой как огромный ресурс и подарок: это был чуть ли не первый опыт, когда о сложных чувствах говорят искренне и прямо, а не какими-то странными намеками. Основываясь на этих обсуждениях, ей удалось построить «карту» новой для себя «территории» — территории чувств.

«Так а в чем тут трагедия?..», или о важности контекста

Отдельно хочется обратить внимание на контекст. Контекст разговора, контекст терапевтических отношений, уровень безопасности и доверия. Представим, что клиент рассказывает о том, что очень сильно его взволновало и спугало, а терапевт в ответ спрашивает после небольшой паузы: «Так а в чем тут трагедия?..» Звучит как ужасное, возмутительное обесценивание, правда? Но попробуем описать контекст. Я рассказывала терапевту о «жутком, ужасном, катастрофическом происшествии, которое случилось у меня на работе» — так я это анонсировала. Я изложила факты и замолкла, ожидая реакции. На тот момент мы уже работали больше года, и я была абсолютно уверена, что можно не бояться осуждения или чего-то такого. Вопрос «Так а в чем тут трагедия?» заставил меня быстро пробежаться по моему рассказу и понять, что терапевт правда искренне не понимает, что именно меня так напугало и взволновало в достаточно обычной рабочей ситуации. Тогда я еще раз прокрутила свой рассказ — и поняла, что вся «трагедия» хранилась у меня в голове и заключалась в рассуждении вида «...а это значит, что человек А подумал вот это, а значит, он обязательно сделает Б, и это Б заставить человека Д поступить вот так, и тогда человек А от меня отвернется и не будет со мной общаться». То есть я достроила огромную цепочку событий, которая состояла из чтения мыслей и предсказаний будущего, — и я была уверена, что такая цепочка единственно возможная и всем очевидная. Я не знаю, специально ли вопрос «Так а в чем тут трагедия?» был задан так, чтобы вернуть меня к реальности, — или это был импульсивный возглас недоумения. Но он стал для меня каким-то знаком, потому что трагедия (как и многие мои трагедии) находилась полностью в моей фантазии и держалась на очень сомнительных рассуждениях. Трагедии не существовало. С тех пор я много раз задавала этот вопрос сама себе, чтобы перестать фантазировать о вероятных будущих катастрофах. Для меня это такая «внутренняя шутка», которая здорово заземляет и успокаивает.

Думаю, если бы кто-то спросил меня, нормален ли такой вопрос в ответ на 10-минутный полный ужаса монолог клиента, моим первым импульсом было бы сказать, что это неэмпатично, грубо и обесценивающе. Но реальность оказывается сложнее.

ФОТО3

«А как мне такое слышать?»

Из перечисленных факторов, которые все вместе определяют «нормальность», хочется отдельно отметить субъективные ощущения клиента. Нормально ли клиенту? Представим, что клиент пытается на что-то решиться, но боится и не может. Разговор может пойти самыми разными путями — от поддержки и укрепления уверенности в своих силах до выяснения причин, а зачем это что-то надо делать и не скрывается ли там навязанное снаружи обязательство. Поддержка может выглядеть как валидация чувств, как «даже если ничего не получится, ты всё равно ценен», как «я верю, что ты справишься» или как серия уточняющих вопросов, которые показывают интерес к внутреннему миру клиента. И разным людям в разное время подходит разная поддержка.

Более того, какую-то нейтральную фразу можно проинтерпретировать совсем по-разному. Однажды простую фразу «Да уж, неожиданно...» я услышала очень по-своему. Мой терапевт имел в виду «И правда, эта ситуация стала для тебя неприятным сюрпризом. Так что не удивительно, что ты так резко отреагировала», — я же тем временем услышала осуждение в духе «Вот уж не ожидал от тебя такого инфантильного поведения». К счастью, у меня хватило сил уточнить, что имелось в виду, — и даже немного посмеяться, как мастерски я умею вписывать осуждение туда, где им и не пахло.

Всё это вместе показывает, что самый верный путь разобраться, «нормально ли, если мой терапевт...» состоит из нескольких шагов:

- Спросить себя, нормально ли мне. Не с точки зрения абстрактных правил и норм. А с точки зрения моих ощущений в данный момент. Это работает в обе стороны: какая-то безобидная фраза может ощущаться как что-то совершенно неуместное, но и резкая или странная фраза может ощущаться как «о, именно это мне и нужно было услышать!»

- Если что-то ощущается как «не ок», — максимально прояснить это с терапевтом. Или по горячим следам, сразу же, или на следующей сессии. Не знаю, насколько это распространено, но у меня бывает такое: я вдруг вспоминаю какую-то мелочь с прошлой сессии, много о ней думаю, а потом прихожу уточнить, правильно ли я это поняла.

- Посмотреть на реакцию терапевта. Даже если вы обиделись на что-то, что сами себе придумали, даже если вы считаете категорически неуместным что-то, к чему сложно придраться рационально, — терапевт будет обсуждать это с вами и выяснять все детали.

ФОТО4

Психотерапия — «закрытый процесс», в том смысле, что у нас не так много доступных примеров и не так много понимания, как именно она должна проходить, что в ней привычно, а что как-то странно. Но привычка ставить акцент на вопрос «А мне как с этим? Мне нормально? Или мне такие слова не нравятся?» вместе с умением переспрашивать, уточнять и пояснять, — могут сами по себе привести к развитию и важным переменам.